— Слушаюсь, — также официально ответил вошедший, чётко бросив правую руку к виску. — Разрешите идти?
— Иди.
— Пшёл на выход! — с презрением процедил незнакомец, искоса глянув на Трошина.
Глава II
Это мы, Господи!
С той поры, как Иван ушёл за Ромкой, Елена ничего не знала ни о сыне, ни о муже. Душа её не находила покоя ни на минуту, всё мысли женщины были лишь о пропавших — самых родных и близких. И только необходимость заботы о дочке Вике, которой не так давно исполнилось шесть лет, заставляла Елену быть терпеливой и не терять веры в лучшее.
Они так и жили в коттедже у Андрея Николаевича.
Елена, чтобы не чувствовать себя прихлебательницей, добровольно взвалила на хрупкие плечи обязанность по уходу за большим домом.
Андрей Николаевич для приличия повозражал и быстро согласился, поскольку бывшую домработницу пришлось рассчитать по её же просьбе, как только начались неспокойные времена и она уже не могла ездить из города в посёлок.
Елене взялась помогать свекровь. Сидеть целыми днями без дела она не хотела, поэтому вместе с невесткой занималась уборкой, готовкой на кухне, скрашивая быт досужими разговорами. Мать тоже очень переживала за Ивана. Во внучке же души не чаяла, находя с ней общи й язык во всём, чего не было с детьми Андрея Николаевича. Повзрослевшие, те уже так не тянулись к бабушке.
Но однажды Елена осталась и без этой помощи: Савельев отправил свою семью за границу.
Теперь вечера женщины проходили в небольшой комнате, где она жила с дочерью в терпеливом и тревожном ожидании возвращения любимых.
После отъезда свекрови, не к кому стало сходить, поговорить или просто помолчать. Тоску долгих вечеров скрашивала дочь — непоседа и очень позитивный человечек, ещё не ведающая о проблемах и бедах взрослых. Девочка в постоянно хорошем настроении, игривая, неугомонная, щебетала о чём-то своём и без конца ластилась к маме.
С отъездом семьи Андрей Николаевич практически перестал бывать дома, уйдя с головой в новые заботы. Лишь изредка он наведывался узнать как дела, не нужно ли чего, приводил себя в порядок и снова пропадал на несколько суток.
Жизнь в посёлке текла по установленному военными распорядку — никакого освещения в тёмное время суток, никакого свободного хождения по улице после девяти вечера, всем предписывалось постоянно иметь при себе паспорта и специальные пропуска, введённые приказом командарма.
Однажды днём случилась трагедия.
Посёлок подвергся артобстрелу. Погибло много военных, немало коттеджей пострадало от прямых попаданий, осколков и взрывной волны. Досталось и коттеджу Савельевых.
Елена как раз готовила обед — обещался приехать Андрей Николаевич.
Дочка играла во дворе. Разверзшийся ад швырнул Елену в панику, но она кинулась на улицу, за Викой. Увиденное страшной незаживающей раной разорвало душу.
Девочка была мертва…
Елена кричала дико, прижимая тельце к груди, безумно глядя на застывшее побледневшее личико, потерявшее свою прелесть и детскую непосредственность.
Женщина уже не обращала внимания на грохот и дым пожарищ. Всё перестало существовать для неё, она сама перестала жить с последним вздохом своей девочки.
Елена бездумно шла по посёлку, прижимая тело ребёнка, не замечая ничего.
Двое солдат повалили её, затаскивая под автомобиль.
Один кричал:
— Куда ты, дурная?! Убьют!!!
Рядом грохнул взрыв. Автомобиль основательно тряхнуло, всё окутало снежной пеленой и дымом.
Женщина потеряла сознание.
Очнулась она уже в больничной палате.
Госпиталь загодя устроили в одном из коттеджей.
Сквозь пелену на глазах Елена увидела какого-то человека в белом халате поверх военной формы, склонившегося над ней.
Словно издалека донёсся незнакомый голос:
— Положительное влияние транквилизирующего эффекта налицо.
Женщина опять провалилась в пустоту.
Неподалёку от неё стоял Андрей Николаевич. Это ему говорил врач на относительно понятном языке о методике лечения.
— Как она? Отойдёт? — спросил Савельев.
— Всё что могли, сделали. Её жизнь и психическое здоровье не вызывают опасения. Ну, а потеря ребёнка, — врач вздохнул, — тут уж медицина бессильна. Вашей невестке придётся смириться с этой трагедией.
Андрей Николаевич, поджав губы, кивнул и спросил:
— Когда выписка?
— Я думаю, недельки через три. С сегодняшнего дня начнём снижение дозы и продолжим наблюдение за состоянием больной.
— Сообщите мне, когда дело к выписке пойдёт.
— Хорошо, Андрей Николаевич.
— Надо идти. Дела, — вздохнул Савельев, пожимая руку врача.
Елену выписали через восемнадцать дней.
Савельев забрал её и хотел отвести домой, но женщина спросила:
— Где похоронили мою дочь? — и добавила дрогнувшим голосом: — Я хочу видеть.
Они пошли за территорию посёлка через посты, их пропускали без лишних расспросов.
Место, где похоронили девочку, было хорошим — невысокий пригорок без кустов и деревьев.
Елена не ожидала, что заснеженный пригорок окажется весь утыкан деревянными крестами и усеян чёрными проплешинами смёрзшихся холмиков.
— Солдат и офицеров, погибших при обстреле, тоже похоронили здесь, — пояснил Андрей Николаевич. — А вот там Вику…
Женщина молча кинулась к холмику, упала на колени, обхватила крест и по-бабьи заголосила что-то непонятное, отчаянное, выворачивающее душу наизнанку…
Савельев, смаргивая нежданно выступившие слёзы, достал из внутреннего кармана куртки красивую фляжку и небольшой раздвижной стаканчик. Плеснул в него коньяку. Подошёл к женщине.
— Выпейте, Елена. Правда, врач не советовал после т ранквилизаторов, но…
Она будто не слышала, продолжая причитать.
Скорбно вздохнув, Савельев плеснул содержимое стаканчика себе в рот. Тут же налил ещё и выпил, крепко сморщившись. После сел на небольшую деревянную лавочку, установленную самолично при погребении, и понуро сгорбился.
Прошло не меньше часа.
Наконец, женщина успокоилась и даже смогла оторваться от креста, поглаживая его заботливо, блуждающим взглядом окидывая холмик земли. Потом села рядом с Савельевым на лавочку.
— Выпьете? — предложил Андрей Николаевич, изрядно успевший закоченеть.
— Нет… — Елена посмотрела на синее небо без единой тучки и произнесла устало: — Хороший сегодня день. А какая погода была на похоронах?
— Такая же. Синее небо, солнце и мороз, — глухо ответил Савельев.
— Знать, радуется Боженька моему ангелочку… — всхлипнула женщина, утир ая ладонью покрасневшие глаза. — По-христиански всё сделали?
— Да. Батюшка отпевал. Я попросил, чтобы отдельно от солдат и офицеров.
— Батюшка? — переспросила Елена.
Савельев кивнул:
— У военных есть теперь.
Они посидели ещё какое-то время.
Андрей Николаевич произнёс как можно мягче и в то же время убедительнее:
— Пойдёмте, Елена. Будет ещё возможность прийти сюда.
Женщина молча поднялась, наклонилась к кресту, поцеловала его и пошла между холмиков к узкой неровной тропке вытоптанной в снегу, ведущей с пригорка к посёлку.
Савельев шёл следом, глядя на некрасивую фигуру женщины и размышляя над тем, что сегодня узнал о ней больше чем за всё время знакомства. Раньше у него не появлялось повода задуматься о душевных качествах жены брата, она была просто посторонним человеком и оставалась им сейч ас, но уже более живой и настоящей, со своим характером и непростой судьбой. Он немного завидовал Ивану, встретившему пусть некрасивую, зато очень хорошую жену, человека, готового на самопожертвование не только ради близких, но и чужих. Андрей Николаевич был уверен, что Елена на такое способна.
Наступил вечер.
Елена и Савельев остаток дня провели в коттедже, каждый в своей комнате, а к вечеру спустились на кухню с зашторенными окнами.
Приходилось соблюдать приказ о светомаскировке, хотя, положа руку на сердце, оба не понимали, как это может уберечь при современных средствах ведения войны.
Электричество от дизельных генераторов было только в штабе. Остальные жители довольствовались дневным освещением. Савельев, как служащий при штабе, имел особую привилегию — свечи, ставшие дефицитом, как и всё прочее ещё недавно почти ненужное, бесполезно заполнявшее прилавки многочисленных супермаркетов, магази нов попроще и мелких торговых точек, и вдруг враз куда-то пропавшее.
Разговор не вязался.
Женщина, будто улитка, спряталась в себя. Простое, ничем не примечательное лицо казалось застывшей маской, а взгляд печальных глаз — потухшим и равнодушным ко всему происходящему. Маленькие руки аккуратно сложены как у прилежной первоклассницы. Отсутствие маникюра и коротко постриженные ногти, так раздражавшее Савельева в других женщинах, сейчас ничуть не резало глаз, так же как и отсутствие маломальской косметики.
